Дима Петрачков Разговор с Димой Петрачковым Эта беседа состоялась в среду вечером, накануне концерта (19 февраля в музее). Сначала Дима очень был против этого, но когда магнитофон был включен разговор все таки состоялся Сначала Дима спел одну и первых своих песен …

Фотографии

Д: Вот примерно с этого и начиналась "Резервация", но она прожила недолго и пасмурно. Песни там были хорошие. Много было хороших песен. В том числе "Икар" – песня очень чудесная. Там такие слова: "Не буду больше летать шепчет искусанными губами старательно собранный в кучку жрицами солнца Икар", но уже после того, как разбился, разумеется. Группа "Резервация" претерпела примерно то же самое. Эта песня была пророческая, психоделическая. Вообще я был поборником психоделики. У меня был один знакомый по имени Каспер, который по своей конституциональной заторможенности, очень был похож на человека – представителя направления психоделика. Мы с ним очень хорошо понимали друг друга. Но группа "Резервация" – группа одного человека, т. е. меня. К сожалению. Я хотел, чтобы это была действительно группа в более расширенном понимании, т. е. чтобы это выходило за рамки меня, и моих мыслей, и моей личной рефлексии. Но так не произошло по ряду причин. К сожалению, этот факт уже сам собой стал точкой отсчета к тому, что группа уже, в конце концов, прекратила существование. Потому что она в таком виде в принципе была нежизнеспособной. Л:А где у вас был первый концерт? Д: Первый концерт у нас был на Пророке. Перед Пророком, собственно, за две недели и сляпали 5 песен. Так "Резервация" и получилась. Л: Пророк, это в январе который, 10 или 12 января 93-его года? Д: Да. Там было более-менее цивилизованно. Гитара не шла. Надо примочки все отладить, наладить. Вольф ругался матом. Ну в общем было интересно. А вообще, конечно, мир отдан на растерзание. И это иногда бывает грустно, иногда смешно. Мне кажется, что в последнее время такая тенденция развивается очень упорная, что культура становится все более и более инфантильной. По мере того как все более и более малолетние группы образуются, какие-то такие мальчиковые, девочковые, фабрики герзл, фабрики бойз. Как возраст снижается, так же культура становится все более инфантильной. Это мои суждения о культуре. Л: Сыграй песенку, в которой девочка утопилась. Д: Я не помню ее. Это очень веселая песенка. Она ходила по двору, зернышки разбрасывала, с ленточками… Она ходила, но была невеселая почему-то. А потом пошла и утопилась. Это песня такая невеселая. Я и слов не помню. Л: А тогда на какие группы хотелось равняться? Д: Я периодически себя воображал то Джимом Моррисоном, то Дмитрием Ревякиным. До “Doors” было далеко по музыке, конечно. Так сложилось. По крайне мере мне не стыдно за те песни, которые тогда пелись. И за то, как они пелись. Не стыдно потому что, не смотря на подражательность, все равно верилось в то, что это что-то свое. Вот поэтому "Резервация" и накрылась медным тазом, а почему – сам не знаю. Наверно потому что так должно было случиться. Мне не очень-то хотелось поддерживать жизнеспособность этой группы. Вообще я человеком был смурным достаточно всегда и не очень веселым. Как бы слишком углублялся в метафизику, в атомы, в молекулы. В молекулы реже, правда. А жизнь проносилась мимо периодически. И периодически высовывая морду в окно, я замечал, что она проносится в принципе, а мне было до поры до времени на это наплевать. Я сильно был погружен в свои изыскания философские, поэтические, иногда философско-поэтические, иногда вовсе не поэтические. Попытки были думать о жизни, но методом поэтическим, попытаться осмыслить происходящее, но через поэзию. Не через просто мысли, хотя рациональнее намного через мысли, это удобнее и быстрее. Поэтому поэты несколько инфантильны по своей природе в принципе. Потому что человек, углубляющийся в поэзию, не может быть человеком рациональным. Потом мне это надоело, мне это стало не нравится. Достаточно длительное время продолжалось. Потом скорее всего я убил в себе поэта и сделался философом еретической направленности. Песни такие тогда прорывались периодически: "Я каян, хоть и не распят". Это богохульство вообще-то, если так разобраться. Если подумать, то не совсем. Л: У меня тоже есть богохульная песенка. Д: А про что? Интересно. … Потом еще "Воины Христовы" была такая песенка. Никакого богохульства в ней нет. Но там своеобразный взгляд на вещи. Вообще чем интересно такого рода творчество, когда гитара с поэзией соединяется, сливается, происходит соитие гитары и поэзии, то рождается что-то интересное, что-то необычное. То, что нельзя пощупать руками, и в тоже время то, что имеет какую-то плотность. Это ощущаешь всегда физически, поэтому, когда слушаешь песни какие-то – я даже не знаю, как это охарактеризовать – чувствуешь, что пробегает по тебе электрическая искра. Но, конечно, надо регулировать степень накаливания, резисторы встроенные для того, чтобы лампочка не перегорела от непосильной нагрузки. Л: Ты как на гитаре играть учился? Д: Я учился играть песню "Крейсер Аврора". Л: Ты очень хитро на ней играешь. Д: А потому, что меня никто не учил по человечески, мне приходилось самому. И как научился, так и вышло. То есть можно сделать вывод: свой какой-то стиль и метод рождаются оттого, когда нет нормальных учителей у человека. Учить его некому. Ему приходиться самому что-то там тыкать. Может, получается это как-то глупо, и коряво, и неправдоподобно вовсе, но тем не менее забавно. Я помню свою первую песню или вторую, когда еще никакой "Резервации" в помине не было. Л: А когда придумали первую песню, в каком году? Д: Давно, году, наверно, в 90-ом. Я тоже писал, но я это не считаю за песни. Их корни уже потеряны и не жалко. А с этой песни уже началось что-то особенное. Л: Я знаю, что ты в Питер ездил и какое-то время там жил. Что ты там делал? Д: Я там продолжал школу саморазвития. Это была основная идея. Я по большому счету такого взгляда, что я считаю, основным для человека является развитие, остальное – некоторый антураж такой, некая форма существования, форма жизни. То же самое, как, например, есть слово и слово одно главнее, а есть часть речи, это антураж такой. То же самое в человеке с его сутью, с его потребностями, противоречиями. И человек пытается понять, что он такое, зачем он здесь есть, или еще какие-то другие вопросы пытается решить для себя так или иначе. Внутренне. А внешне это выглядит как бы человек живет, работает, учится, что-то делает, заводит семью, рожает детей. А мне кажется, что на самом деле человек как бы, даже который не думает об этих вещах, все равно внутренне глубоко с ними связан, завязан на этих вещах. Потому что просто невозможно иначе представить себе такую субстанцию, как человек. Ну вот в этом городе я продолжал заниматься каким-то саморазвитием. Между тем там работал на каких-то работах, встречался со своими друзьями. Это, пожалуй, было самое интересное. С работой там было не очень хорошо. Л: Кем ты там работал? Д: Курил анашу. Нет, это я дополняю к тому, чем я там занимался. Насчет работы – я там всякой дрянью короче занимался. Администрировал. Был административным работником по работе со зрителями в одном театре. Ошивался все время на Камчатке, там люди интересные приходили, с Москвы приезжали. Л: В смысле на Камчатке? Д: В котельной, кочегарке, где Цой работал на улице Зверинской. Мне даже в принципе предлагали там место. Там, в общем-то, место, допустим 3-4 кочегара по нескольку смен работают. И кто туда устраивался кочегаром, им давали место в общежитии. Я по глупости лет не подумал об этом, не воспользовался, а мог бы там остаться. Не знаю, как бы тогда моя жизнь сложилась. Весьма интересно было бы знать. Но я уже к тому времени сильно отощал, исхудал, уже некоторое количество времени просто не брился, потому что у меня сил не было. Хорошо мои друзья поддерживали в почти безжизненном теле какие-то жизненные функции картошкой жареной, винегретами, еще чем-то. Потом, в конце концов, наскребли мне денег на дорогу, и я отправился домой уже в полубессознательном состоянии. А то бы в принципе мог бы остаться. Л: Жир копишь на следующую поездку?. Д: Уже много времени прошло с тех пор. Я уже город Ленинград не воспринимаю как нечто, в чем чувствую душевную потребность, уже этот момент прошел, упущен. Наоборот, я воспринимаю уже в несколько антагонистическом плане город Ленинград и его мрачную каменную мокрую красоту. Л: А Саранск как воспринимаешь? Д: Нормально. Раньше я как-то противничал против города, пытался дергаться как-то, выпендриваться как-то даже, выдрючиваться, какие-то позы принимать. А потом повзрослел уже годам к 27. Наверно, тогда я уже понял, что в принципе это не главное – где жить, главное – чтобы ты жил так, чтоб ты мог себе обеспечить в любое время любой контакт, любую поездку, достаточные средства для того, чтобы ты мог в любое время, если надо что-то, увидеться с друзьями, сел и поехал. И степень свободы соответствующая. Вот тогда я понял, что в принципе мне наплевать на самом деле на город Саранск в том смысле, что он меня уже абсолютно не достает и не угнетает так же как и любой другой город, совершенно никакой разницы не имеет. Потому что я по своей природе склонен к космополитизму и я отнюдь не склонен к патриотизму и к слюнявым чувствам по поводу березки за окном тоже не склонен. Может, это немножко цинично звучит. В детстве, напротив, я был на этом очень зациклен, на таких вещах. Наверно, потому что в детстве они слишком усиленно внедрялись в сознание. Потом просто началось отторжение, обратный процесс. Логичное завершение. Главное, чтобы я чувствовал себя комфортно и хорошо, чтобы я имел возможность общаться с людьми, ну и радоваться тем вещам, которым нужно радоваться, которым нужно заставлять себя радоваться, чтобы оставаться человеком. Л: Ты играл уже акустические концерты когда-нибудь? Д: Да, было дело. Л: Когда? Д: Несколько раз, я уже не помню. Несколько раз я был в таком состоянии, что я не помнил, где я их играл, сколько это длилось, но помню, что очень хлопали. Это в ДК "Строителей" однажды было. В третьем корпусе тоже что-то было. Какие-то мероприятия проводились, я на них участвовал. В этом есть своя какая-то прелесть. В группе это одно дело, там свой кайф. А вот так вот, просто под гитару. Неплохо, конечно же, если б кто-то подыгрывал соло. Это было бы вообще чудесно. И если бы еще на флейте кто-нибудь играл. И на маленьких бонгах. Было бы классно. Но и просто под гитару тоже не плохо. Во всем есть свой колорит. Л: По-моему, круто, когда сидит один человек, и у него зал тысячу человек. И он один с одним каким-то инструментом может удерживать их внимание час-два. Д: Это теоретически. Столько народу вряд ли придут на концерт. Но это тяжеловато выдержать довольно долго такую программу. На это нужно много энергии потратить. Хотя, конечно, устанет и сам исполнитель, ну и народ тоже устанет. Если есть такие люди, которые готовы пожертвовать своей энергией ради чего-то такого, чтобы потом их эту энергию восполнило, но восполнило хотя бы кратно как-то. Есть люди, которые это понимают. Они готовы выдержать час и полтора. Л: Кстати говоря о культуре нынешней попсовой. Я вот думаю, квартирник "Руки вверх" никогда не устроят. Д: Им это ни к чему. Л: Просто они в этот формат не впишутся. Д: Это будет просто очень глупо и очень смешно. Мне кажется, если это в квартире устроить, все будут ржать и кататься по полу со смеху. Потому что это будет так глупо выглядеть – какие-то пляшущие человечки. Л: Давай поговорим о других группах нашего города, которых ты знаешь. Д: О коллегах, которые не стали калеками под тяжестью рок-н-ролла, которых не придавил он своей плитой (цинично). Ну, чего о них говорить. У нас в Саранске это не развито очень. У нас люди до определенного возраста занимаются музыкой, потом начинают заниматься коммерцией, или бизнесом, или хорошую работу находят, берутся за ум, женятся, заводят детей. И все с этим заканчивается. То есть у нас так принято. Саранский рок-н-ролл – это форма досуга, а не род деятельности какой-то культурной. Просто разновидность досуга. Люди просто весело проводят время. Они приходят, тусуются вместе, смеются, подбирают песни, играют их. Это очень весело, конечно это здорово. Замечательно проводить досуг можно в бильярдной. У кого какие интересы. А кто-то так проводит свой досуг. Ну, это хорошо, это нормально. Как такового настоящего музыкального слоя у нас в Саранске нет, слоя настоящих групп, которых можно действительно назвать группами, в которых бы люди профессиональный подход имели. То есть это не из-за того, что город плохой или среда плохая, оттого, что просто нет таких людей, которые могли бы это делать здесь. А это неважно – здесь это или в другом месте. Это такое мое мнение, мнение человека уже взрослого, который был в этом в свое время изнутри. Поэтому я тоже решил закончить заниматься такой формой досуга, поскольку меня как форма досуга музыка не устраивает. А делать в ту пору что-то профессионально я не знал как, не имел возможности, понятия не имел. Поэтому я решил, что я буду лучше просто петь под гитару где-то когда-то, чем заниматься группой, терять время на это мне уже не хотелось. Потому что это из формы досуга переросло в пустую трату времени. Пришлось с этим закончить. Я нисколько об этом не жалею. Если это желание возникнет – взял гитару, поиграл для себя. Классно. Не хочется для себя, можно для кого-нибудь играть. Ну и соответственно удовольствие получить от этого. А так вот ходить на репетиции, проводить досуг так мне, наверно, уже не хочется. Потому что такой досуг перерастает просто в трату времени. Если я что-то вдруг задумаю делать профессионально, конечно, я уже это буду делать по-другому. Никаких репетиций не будет, просто будет работа студийная. И будут люди, которые будут это дело оплачивать, спонсировать как бы. Я думаю, это интересно. В принципе, работа вся будет строиться вот так. Л: О политике побеседуем. Ты, кстати, с этим связан. Д: С политикой мы все связаны вообще. Если мы не будем заниматься политикой, то политика займется нами. Л: Вообще-то этот журнал предполагает отсутствие политики. Д: Мы тогда сведем этот вопрос к тому, что каждый человек в принципе изначально стремится отстаивать свои интересы перед обществом. У него есть свои потребности и поэтому ему приходится так или иначе, общаясь с другими людьми, выстраивать свою линию поведения таким образом, чтобы не ущемлялись его интересы, а наоборот, чтобы они воплощались, достигались. Ну это уже собственно и есть политика. Каждый человек все равно ведет некую свою политику, даже в общении со своими близкими людьми, в своей семье, не говоря уж о том, что в общении с людьми посторонними. Ну и просто с людьми, имеющими степень сближивания. Вот что можно сказать о политике. Просто политикой надо заниматься вообще, так же как и сексом. Л: Ты как песни пишешь, долго? Д: Иногда несколько лет, иногда 5 минут, иногда за 20 минут 4 песни можно написать. Потом, когда посмотришь трезвым взглядом, видишь, что половину из этого надо выкинуть, чтоб никто не видел никогда. Такие бывают казусы. Л: Сахара сколько ложек? Д: Я вообще обычно кладу восемь. Но не размешиваю до конца. Это анекдот такой. Л: А у нас в доме напротив, вон там, постоянно свет горит, и днем и ночью. Д: Однажды я жил в доме несколько лет и в окошке напротив ночью допоздна горел свет, часов до 3-4. И я все время смотрю и дума – как классно, какой-то огонек горит, а приятно. Ты уже не чувствуешь, что ты один ночью сидишь на кухне, а еще кто-то не спит. Такие вещи помогают, когда ты чувствуешь себя одиноко. Потому что когда ты не чувствуешь себя одиноко, тебе плевать на все эти вещи, ты счастлив и доволен жизнью. Дима что то рассказывал про Марьяну Цой, не помню уже почему мы об ней вспомнили Женщина она интересная, я с ней общался. Правда не очень долго, но все равно. Этот клуб представлял из себя бомбоубежище. Она там какую-то административную работу вела. Я тогда скромный был мальчик. И скромный. И мальчик. У меня уже была корочка представителя информационного агентства. Я туда захожу, а сначала с час топтался где-то в дверях. Мне было очень неловко. Все-таки я переборол себя, зашел, говорю: "А где мне Марьяну найти?" Думаю, как страшно. А мне: "Вон пойдешь, женщина, которая громче всех кричит, это она". Мне так сразу стало спокойно на душе. Я воодушевленный залетаю туда, смотрю глазенками: "Это вы Марьяна?" А она как гаркнет мне чуть не в ухо: "Да, я. Чего хотел?" А я говорю: "А я хотел с вами поговорить" В общем, она из меня долго пыталась выжать, зачем я пришел. А когда поняла, что я по поводу смерти Цоя и 40-ка дней, она говорит: "Ну ладно, я с тобой поговорю. Хотя ко мне сегодня ломились из "Пионерской правды", я с ними не стала разговаривать, но с тобой поговорю, ты мне понравился". Мы с ней поговорили немножко. А потом она мне дала телефоны киношников, дала билет (он тогда 10 рублей стоил) на концерт памяти Цоя. Концерт был, конечно, замечательный; Шевчук был, конечно, пьяный. Он пытался лазить по сценическим лесам; в конце концов залез так высоко, что с трудом смог слезть назад, и его группе пришлось долго играть без него, потому что он где-то по пути микрофон забыл. Было весело. Л: Ты в Бога веришь? Д: Я отвечу такой поговоркой – если ты не веришь в Бога, надо чтобы он хотя бы верил в тебя. Это опять на первый взгляд может показаться богохульством, на другой взгляд – палка всегда о двух концах, и в каждой шутке есть только доля шутки. На самом деле мне кажется, что человек не может не верить в нечто, в то, что он ощущает и чувствует, просто не знает, как это назвать. Это не повод для того, чтобы в это не верить. К русской православной церкви в принципе я отношусь хорошо, но я не крещенный. Хотя я считаю себя христианином в каком-то смысле, скорее всего в культурно-историческом контексте, потому что от этого никуда не денешься, раз уж Русь христианская сторона. Раз в конце концов христианство когда-то пришло из Византии, принялось здесь, хотя против этого долгое время были различные противоборства. Раз эта религия была насаждена, а потом уже была принята и стала считаться уже своей, то от этого никуда не деться. Так или иначе, со знанием людей, которые живут в стране, которые исповедуют православие, так или иначе оно работает, благодаря влиянию этой религии. Поэтому это неважно: крещен ты или не крещен. В этом отношении, в отношении того, как ты себя ощущаешь. А что касается такого момента, как крещение, наверное, для того, чтобы принять крещение, нужно что-то, чего у меня в данный момент нету. Или наоборот, не нужно что-то, что у меня есть. Я пока не могу понять этого, не особо и стремлюсь это понимать. Просто пока я чувствую, что мне хорошо так. Если почувствую, что мне будет необходимо, то значит, я стану человеком крещенным. Но я не знаю, не могу с уверенностью сказать, что это вообще когда-либо произойдет. Л: А в приметы веришь, в кошек в черных? Д: Только в каком-то формальном значении, не углубляясь в это. Потому что если в приметы углубляться, в такие вещи, получается, ты себя ограничиваешь какими-то красными флажками. Ты ограничиваешь степень своей свободы. А это уже не очень хорошо. То есть можно в шутку к этому относиться. А если всерьез к этому относиться – это перестает быть забавным и становится разновидностью шизофрении некоторого рода. Поэтому я не стараюсь углубляться в такие вещи, стараюсь относиться к ним с достаточной степенью ироничности. Насколько вообще следует относиться и к себе в том числе, и к окружающему миру. Если относиться ко всему слишком серьезно…Единственная примета, которая мне нравится – это вера в счастливые билеты. Я очень верю в это по-детски. Я знаю, что это на самом деле может быть и не так, что это глупо, но у меня такая игра просто. Когда мне попадаются счастливые билеты, я радуюсь от души. А один раз мне попалось в день целых три, я много ездил. Когда мне попался третий счастливый билет, я отдал его девушке, поделился своим счастьем. А второй билет был со встречей. Л: Как ты распорядился счастливым билетом? Я знаю, что некоторые его едят. Д: Одни едят, другие глядят. Я их не ем, зачем есть бумагу. Главное, иметь такие вещи, которые бы поднимали тебе настроение. Это очень хорошо. Религия – это далеко не абсурдная вещь. Это на самом деле список каких-то предписаний, которые помогают человеку ориентироваться. Человек, который хочет, он может проигнорировать это, но он должен знать, что он действительно, в конце концов, заплатит за это. Дело не в аде или в страшном суде, дело в том, что ты потеряешь что-то дорогое в жизни. Потому что за все нужно платить – это первый закон, который нужно знать человеку, который действительно стремится познать окружающий мир. М: А как ты думаешь, будущая жизнь существует? Д: У меня есть на этот счет такая долгая теория. Я вообще этим моментом долгое время занимался, пока учился в аспирантуре, и старался выстроить свою диссертацию, таким образом, правда, я так диссертацию и не написал и аспирантуру так и не закончил, степень так и не получил. Не захотелось. Вообще я следую в жизни не каким-то вещам, которые регламентируют жизнь, жизнедеятельность, хотя, наверно, это разумно было бы. Но тем не менее я не могу так жить и так слишком разумно поступать в жизни, что когда ты знаешь, что ты должен сделать то-то и то-то, и ты это делаешь. А у меня так не получается. Если чувствую, сто я должен сделать то-то, то-то и то-то, но чувствую, что я не хочу делать это, то я это и не делаю. Наверно, это не всегда разумно. Но с другой стороны – почему что-то должно быть обязательно разумным. Л: О чем-нибудь жалеешь потом? Д: Нет, в принципе. Раньше да, жалел. Когда не понимал этих вещей, я жалел о чем-то, чего я не сделал. Л: А о том, чего сделал? Д: Да в принципе, нет. Хотя сейчас я даже не жалею о том, что не сделал. В свое время да, жалел, допустим, о каких-то неиспользованных возможностях. А потом я подумал, что, наверное, это случилось потому, что я в принципе был не готов воспользоваться этими вещами, как-то их реализовать. Наверное, по-другому и не должно было быть. Я не гружусь, если у меня что-то не получилось или что-то не удалось. Л: Ты веришь в НЛО? Д: Во всяких мерзких скользких зеленых тварей? Не знаю, я не могу сказать однозначно, что я вот верю в это. Если это есть, то ради бога. Добро пожаловать. Милости просим. Если нет, тоже неплохо. Я думаю, что если что-то должно быть во вселенной, то она сама разберется, что для нее гармонично, а что нет. Оттого, верим мы в это или не верим, по большому счету не зависит существование окружающего мира. Хотя очень красиво было бы предположить – и у меня одно время тоже была такая версия и я ее рассказывал всем своим знакомым – что назначение человека в том, чтобы созерцать красоту и величие вселенной. То есть вселенная (или Бог, я этих понятий не разделяю) создала человека для того, чтобы был кто-то, кто созерцает и осмысляет эту красоту, величие и понимает, как это прекрасно. Л: Расскажи, как в универе учился. Д: Это у Яна Арлазорова такая байка про то, что "высоко в горах жил старик и звали его, как его звали? Никак . а дочь его звали Как – Как Никаковна Гульчатай." Вот примерно так я учился в университете. То есть поясняю – как-никак. Как-никак все-таки учился на филфуке, причем на журналистике. Чему-нибудь и как-нибудь. В основном я учился играть какую-нибудь музыку в каких-нибудь группах, которые постоянно организовывал, как грибы после дождя. Л: Тогда вы где репетировали? Д: В разных местах. Как приблудные беременные музыканты. Везде ошивались, но так ничего и не родили, в отличие от сказки братьев Гримм. Но время проводили весело. Туда-сюда переезжали постоянно, из одного какого-нибудь проектного института в другой. Каждый находит себе занятие по интеллекту. У меня такая есть строчка стихотворная: "Выбирай аттракционы, человече, по уму". P.S. Или вот, например, недавно стали тему поднимать об утечке мозгов. Периодически эту тему поднимают. Ну так, господа мои! Чтобы не было утечки мозгов, надо заткнуть все дырки потенциальные в черепе, через которые эти мозги могут вытекать: нос, ноздри, уши, рот – и тогда мозги перестанут вытекать… По теории, если развлечений много, люди будут чем заниматься? Развлекаться. А если развлечений нету, тогда людям нечего делать, и они от скуки начнут заниматься сексом все подряд, и рождаемость очень быстро подскочит. То есть это такой фактор, который влияет на демографическую ситуацию в России. Потому что надо население увеличивать, иначе китайцы захватят, в конце концов. А сверху чукчи. Вы представляете – сверху чукчи, снизу китайцы… Есть пределы, за которые заходить не имеет смысла, потому что это опасно. Человек часто открывает то, что не может контролировать. И неизвестно, как это может обернуться… Страшно то, что трансгенные растения станут толчком для мутации живых организмов, и неизвестно, что при этом они себе смогут развить, какие качества. Может, они смогут в себе развить такие качества и нести такую угрозу человеку, которая ему не снилась до этого, и чума и пр. будут как детские игрушки. Получается, человек просто сидит и играет такими вещами, которые могут сделать его жизнь ничего не стоящей, не значащей… (пауза) А вас тут есть ватер клозет? Л: Есть, в коридоре. Д: Тогда давайте его посетим…. Было уже поздно поэтому было решено интервью заканчивать и ложится спать.